Отправлено: 20.06.11 23:08. Заголовок: So hard to remember, so hard to forget

 Отправлено: 22.06.11 20:45. Заголовок: Он прервал вызов и п..

Он прервал вызов и постучал телефоном о стол, словно сбивая с его корпуса собственное волнение. "Что я скажу? Что я скажу? После дежурного "У меня все нормально"?" Трюк с паспортом вышел бы лучше, тем более, что документ такой важный. Либо она бы снова оставила у него свой мобильник - это вернуло бы ее сюда.
"Ты кое-что забыла.
Ты кое-что забыла.
Ты кое-что забыла.
Забыла. Кое-что очень важное. Ты забыла, кто я. И пока ты ничего не вспомнила, я официально страдаю психическим заболеванием".
Лутцгер пытался придумать предлог продлить разговор весь день, не предлог для встречи, в которой, как и в беседе, Рэйвен вряд ли будет заинтересована, а просто для того, чтобы услышать несколько слов, сказанные голосом, который сейчас может помочь ему не упасть, который через пять минут после того, как повесит трубку, он захочет еще, а потом еще - сильнее, не понимая разумом простой вещи, что хочет не совсем этого, а вернуться на тот остров, названия которого Ноа не помнит, но точно знает - там они были счастливы. Хочет предстать перед Рэйвен без всей этой заскорузлой шелухи в виде конспирации, укрывания чьих-то преступлений и трупов в шкафах, человеком, которым она всегда его видела - надежным, терпеливым, постоянно протягивающим руку и подставляющим плечо. "Господи, неужели я могу быть чем-то, кроме малодушного идиота, прогибающегося под обстоятельства, который не в в состоянии отвечать за свои поступки? Могу, но не когда я один".
Услышав его голос, она вспомнит, что он преступник. Вспомнит, как он силой заталкивал ее в гроб с покойником, потому что она оказалась незапланированной проблемой в его незаконной деятельности. Возможно, вспомнит, что он мог бы убить ее, если бы захотел. Вспомнит, как Лутцгер велся на ее игру, как его тело реагировало на ее актерский талант, как внимателен и участлив он был, расспрашивая о ее проснувшемся даре, а все, вероятно, только потому что при других обстоятельствах он уложил бы ее в постель. Вспомнит все слова Мартина Кими, вспомнит, как жутко слушать то, что говорят мертвые, как жутко осознавать, что они вообще говорят только с тобой.
Впрочем, скорее всего, про свой дар или, точнее, проклятие, Рэйвен теперь будет помнить каждую минуту. Уже сейчас Ноа мог предположить с большой уверенностью, что она не спала эту ночь, донимаемая каким-нибудь невидимым собеседником, зарывшаяся под одеяло от страха и холода, отказывающаяся верить собственным ощущениям, дрожащая. А его не было рядом, и Гробовщику почти казалось, что он виноват в том, что ее некому было отвлечь непрерывным, многословным нашептыванием на ухо, некому было обернуть одеяла вокруг них обоих и согреть ее прикосновением, некому почитать ей мрачную книгу, которая должна была либо отвлечь ее от голосов, либо убаюкать своим тяжеловесным слогом.
Чуть обездвиженная бутылкой коньяка, мысль о Рэйвен, путешествующей по тонкой грани между потусторонним и реальным в полном одиночестве, без его поддержки, не давала и Лутцгеру спать спокойно. Несколько раз он порывался позвонить ей, но его останавливало то, что в таком состоянии она будет только еще больше раздражена и напугана, если ее вчерашний случайный знакомый объявится в три часа ночи, по голосу безусловно изрядно пьяный, и начнет читать ей вслух Ремарка, точно зная место, на котором она в прошлый раз прижалась к нему всем телом, в то время как Рэйвен будет уверена, что никакого прошлого раза в помине не было, был только прошлый вечер.
Она вспомнит прошлый вечер, но ничего из того, что бы сделало его сейчас менее одиноким. Лутцгер впервые явственно почувствовал это, провожая взглядом такси, в котором Рэйвен уехала, чувствовал, пока, сбивая дыхание, успокаивал еще одного ее потенциального гостя - процесс засыпания могилы никогда прежде его так не выматывал. Чувствовал, когда заливался алкоголем, который считал лучшим из болеутоляющих. Чувствовал, когда каждой рюмкой пытался приглушить какое-нибудь одно воспоминание, становившееся более расплывчатым, но не менее любимым. Чувствовал, когда наутро, до омерзения трезвый, выбритый и в выглаженной рубашке на автопилоте отдавал последние распоряжения по поводу похорон Кими, выслушивая жалобы его близких по поводу гроба, не подходящего по размеру. К полудню, уладив все дела и оставшись в кабинете один, Лутцгер не почувствовал себя более одиноким - все это уже у него было. Странно, а раньше он себя в таком виде вполне устраивал. Раньше ему не был нужен этот голос, к которому он теперь тянется, а потом боязливо вешает трубку, как несколько раз этой ночью.
Будто возражая себе самому, Ноа нажал на кнопку повторного набора номера и позволил длинным гудкам слиться с рисунком своей кардиограммы.
"Ответь".

 Отправлено: 06.07.11 00:14. Заголовок: Ночь пролетает незам..

Ночь пролетает незаметно, когда спишь, и тянется очень долго, если бодрствуешь. И чем настойчивее ожидание утра - тем медленнее проходит каждый миг, отсчитывая минуты как часы, часы как дни и недели. Но что делать, если утро не приносит облегчения?..
Кажется, Рэйвен спала нормально лишь те недолгие полчаса, что ехала в машине - спала спокойно, без кошмаров, сбрасывая с себя напряжение на плечо того человека, что был рядом и читал вслух, прогоняя страхи. Отчего-то ей казалось, что, вернувшись домой и заснув в своей постели, она увидит его снова, и, кутаясь в одеяло после горячего расслабляющего душа, она пыталась удержать в памяти только одно: успеть посмотреть в его лицо. Увидеть, понять, осознать, кто он, почему ведет себя так, словно ее кошмары - уже привычное для него явление, и почему ей сейчас так неуютно, словно бы он должен быть рядом и в реальности тоже.
Разум холодно подсказывал - это всего лишь игра воображения. Всего лишь трюки подсознания, в которых она хотела бы так же всецело положиться на близкого, хотела бы прикасаться губами к его ключице и вдыхать запах, хотела бы чувствовать себя в безопасности и защищенной при любых обстоятельствах. Доверять. Доверять полностью. В снах, ощущениях, странностях, непонятных событиях, даже в собственном безумии, потому что тот, кто рядом, разделит все это и поможет... даже если он - лишь марионетка, ведомая неуправляемым воображением, лишь образ из сна, спроецированный из давно забытого кинофильма, со случайно подсмотренной пары в транспорте, с сюжета статьи, мельком прочитанной в журнале у подруги. Но Рэйвен отчего-то продолжала надеяться - стоит ей лишь увидеть лицо этого человека, как многое решится само собой. Будто он и есть - разгадка. Будто один лишь сон может исправить целую жизнь...
Но, словно бы подслушав ее смутные ощущения, не оформившиеся полноценно даже в мысли, ночь оказалась слишком жестока. Голоса, сменяя друг друга, звучали в голове Рэй, не позволяя заснуть, но и не разрешая окончательно проснуться, пугая осознанием, что они могут оказаться вовсе не сном, то давая, то безжалостно отбирая хрупкую надежду на спокойствие. Снотворное не помогало, яркий свет ламп не разгонял призрачные видения, а смешная баррикада из одеяла, наброшенного на голову, лишь усиливала страх присутствия рядом кого-то, о ком она в нормальном состоянии даже не должна была догадываться.
Утро не принесло успокоения. Дневной свет не рассеял призраков ночи и прошедшего вечера, а небо, хмуро затянутое облаками, словно отражало ее внутреннее состояние - туманное, серое, запутанное, непонятное и изматывающее. Во всем этом был лишь один плюс. Смерть и похороны отца тоже остались где-то очень далеко, за рубежами нормальной жизни...

Контрастный душ едва ли взбодрил Рэйвен. Одна лишь мысль о еде вызывала тошноту. Взгляд в зеркало вселил уверенность, что на улице ей лучше не появляться сегодня; бледность, нервные движения и мечущийся загнанный взгляд сразу выдадут в ней человека, у которого серьезные проблемы, и за рулем она доедет только до ближайшего полицейского, а машину нужно забрать... Джейкоб должен ей помочь. Девушка набрала хорошо знакомый номер и попросила мужчину отогнать ее машину к дому, а потом... потом зайти и побыть с ней. Да, у него работа, она знает, он занят, но сколько сможет...
Отбросив телефон на журнальный столик, Рэйвен закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. Ее разрывало чувство противоречия, где она с одной стороны отчаянно хотела, чтобы ее мужчина оказался, наконец, рядом, чтобы помог, поддержал и успокоил, а с другой - чтобы не нарушал ее одиночества, потому что она все равно не сможет ему открыться, рассказать о безумии, в котором разговаривает с мертвыми, в котором даже спать спокойно не может, в котором ей страшно и путанно, в котором она заблудилась... и которое никто не сможет понять. Даже Джейкоб. Джейкоб, которому она ни за что не расскажет, что с ней произошло.
В ожидании его приезда Рэйвен съежилась на диване, уткнувшись в плюшевую подушку, обнимаемая только тишиной пустой квартиры, неожиданно получившая передышку от гулких голосов и образов, глотая тугой комок из слез в горле, сбивчиво и шумно дыша, впиваясь пальцами в мягкую ткань и набивку, напряженно вздрагивая и зарываясь лицом в плюш, и проваливаясь, проваливаясь куда-то глубоко, в сон, в черное пространство, в другую реальность...

- Ты должна умереть. Ты должна умереть. Ты должна умереть, - нестройный хор голосов распадается в эхо и собирается вновь в оглушающий гул, в приказ, жестокий и беспрекословный. Ее трясет, трясет так, что она не может отвечать, пусть даже для ответа не нужен голос. А чувство безысходности уже затапливает изнутри, разливается липким холодом, слабостью, подавляя волю, заглушая все прочее - разум, сердце, мысли... Выхода нет. Жизни нет. Ничего нет... - Ты должна умереть. Ты должна умереть. Ты должна умереть...

Рэйвен вывалилась в реальность, в ужасе шарахнулась в другой конец дивана, пытаясь убежать от черноты перед глазами, той самой, в которой блуждали мертвые души, ставшие ее нежеланными собеседниками, и только потом понимая, что эта чернота - лишь ее собственные растрепанные волосы, прилипшие к мокрым от слез щекам, окутавшие ее облаком. Убирая их с лица дрожащими пальцами, чуть всхлипывая и пытаясь выровнять дыхание, девушка пыталась заодно выровнять и окружающую действительность, в которой все на своих местах, в которой нет этих отчего-то показавшихся близкими голосов, в которой она находится в своей квартире и ждет приезда любимого... И в которой настойчиво и монотонно вот уже которую минуту играет мелодию вызова ее сотовый телефон, подмигивая ярким экраном. Хорошо, что она вчера, вернувшись, не забыла поставить его на зарядку...
"Не клади трубку. Только не клади трубку. Мне нужно услышать тебя." Рэйвен торопливо схватила мобильный и, не тратя лишние секунды чтобы взглянуть на экран и определить, кто именно выцепил ее из кошмара в реальность, отчаянно боясь, что ее не дождутся и сбросят вызов, нажала кнопку ответа. Напряженный, неровный голос ударился в динамик.
- Джейкоб?..

 Отправлено: 12.07.11 21:30. Заголовок: Когда ты себя чувств..

Когда ты себя чувствуешь, будто внезапно получил удар в солнечное сплетение, невольно забываешь текст своей роли, какой бы тщательной скороговоркой ты его за секунду до не подготавливал. А если тебя бьют словом, оно еще какое-то время головокружительно пульсирует у тебя в ушах, выметая из головы все остальные слова и не давая сразу спокойно выдать:
- Нет. - Хороший ответ. Он еще может означать "Только не это", он же может означать "Этого не может быть", зависит от того, с какой интонацией произнести. Но голос Лутцгера падает, звуча лишь как отрицание, в то время как все остальные подтексты так и остаются невысказанными.
"Ты наконец-то познакомишься с Джейкобом," - щебетала Рэйвен, когда они шли обратно к его офису, и это казалось чистой правдой. Чистой и теперь неприятной, потому что Ноа помнил, как каждой молекулой противился присутствию этого человека в ее жизни, как внутренне сжимался от любого его упоминания, с каким трудом мирился с мыслью, что, вполне возможно, Рэйвен иногда говорит с Джейкобом, и ревностной жаждой знать, о чем, если это происходит. Это не было недоверием, это не было даже неприязнью, просто казалось, будто само сознание Лутцгера выталкивает Джейкоба из их мира, как идею, как воспоминание, как очередной призрак, но никак не может сдвинуть с места, очистить их историю от его присутствия. Вот и сейчас Джейкоб, вероятно, отлично устроился в ее мире, в ее судьбе, и толчок уже идет в противоположную сторону, напоминая, кто спас Рэйвен от верной смерти, когда Ноа не смог, с кем она провела три безмятежных года, пока не появился Лутцгер, решивший за них обоих, что для нее лучше.
И сейчас то, с какой нежностью и надеждой Рэйвен произносит его имя, говорит Лутцгеру о многом: здесь он не Джейкоб, даже близко.
- Это... - То ли не выплюнуть собственное имя, то ли не проглотить то, что любимая женщина только что назвала его чужим, и он замялся, не зная, как себя обозвать. Лутцгеру вдруг захотелось сказать простое и понятное "Это я", и чтобы по этому личному приветствию Рэйвен его узнала, но еще больше - чтобы она узнала его по сухому и отстраненному "нет" при первых же звуках его голоса, на который сейчас ее слух просто не настроен. Голос случайного знакомого - как музыкальная композиция, услышанная на радио сквозь страшные помехи, которую потом никак не восстановить в памяти. Лутцгер сам, вчера и сейчас, весь - такая мелодия.
"Возможно, голос Мартина Кими она связала бы с человеком быстрее, чем мой. Или с событием, по крайней мере".
- Это Лутцгер. - Ноа показалось, что он никогда в жизни так не ненавидел собственную фамилию. Его отвращала иллюзорная необходимость говорить с Рэйвен так официально и холодно, так безлично, так, будто он тупо выполняет нормы приличия, а не всерьез интересуется ее состоянием. Его отвращала необходимость сейчас напоминать ей, кто он такой, фразой вроде "Вчера вы были у меня, и мы друг друга спасали то ли от правосудия, то ли от чистки свидетелей". Разбив идиотские рамки, Гробовщик пропустил эту часть и сразу перешел к тому, что на самом деле его беспокоило: - Я звоню узнать, хорошо ли ты добралась.
"И как ты провела эту ночь. И удалось ли Джейкобу отогнать от тебя твои кошмары. Если это, конечно, тот Джейкоб, которого мы оба знаем, и которого здесь по определению быть не должно, так же не должно, как моих воспоминаний о тебе". - Лутцгер внутренне порадовался, что в данный момент Рэйвен не может видеть его горькую усмешку. - "Это ведь он, не так ли?.."

 Отправлено: 18.07.11 10:56. Заголовок: Откинувшись на спинк..

Откинувшись на спинку дивана, Рэйвен молчала, пытаясь выровнять дыхание, слушая голос в трубке. Хозяина похоронного бюро она узнала отчего-то сразу же, по первому слову - что-то в его голосе было созвучно с тем, что не отпускало девушку с прошлого вечера; или же она, измученная беседами с мертвецами, подспудно ждала, что виновный в этом Лутцгер тоже не останется в стороне, безучастный и равнодушный, будучи счастлив оттого, что отделался легким испугом и случайная свидетельница его не выдала. Пока он представлялся, пока задавал вопрос, она обессиленно терла лицо ладонью, путаясь в противоречивых ощущениях. С одной стороны слышать его было неприятно - сразу оживали в памяти события прошедшего вечера, с другой - она была невыразимо благодарна за то, что он позвонил. Неважно зачем, неважно что он хотел спросить или сказать, неважно, даже если он банально ошибся номером и сориентировался на месте, узнав ее голос. Главное - он этим звонком вырвал ее из ледяного мертвого безумия, вырвал именно в тот момент, когда она сама могла не справиться.
И только когда в трубке воцарилась тишина, девушка одернула себя. Нужно ответить.
- Все в порядке, спасибо. - "Ничего не в порядке. Ничего. Но тебе я этого не скажу."
Холодный подчеркнуто отстраненный тон, показное равнодушие. Натолкнись на стену. Почувствуй, что я тебе не рада. Пойми, я не хочу продолжать наше знакомство. И неважно, что вчера я дышала тебе в шею, и запускала руки под пиджак, и теряла силы от того, как ты мягко гладишь мои волосы... Все это неважно. У меня есть Джейкоб. У тебя - твоя опасная работа. И я не хочу, не хочу, не хочу вспоминать каждый раз, глядя в твое лицо, как именно мы познакомились.
"Дура." Выдохнув, Рэйвен закрыла глаза. Как она не поняла сразу? Лутцгеру абсолютно неважно, как она добралась, и он совершенно не жаждет общаться с ней после их нелепого приключения. Дело вовсе не в том, что показалось ей, и, быть может, показалось ему тоже, и уж тем более не в ее женской привлекательности. Просто... он боится, что она успокоилась, трезво оценила случившееся и сдала его полиции. Или сдаст в ближайшее время. И ничего больше. Оттого и его безупречная вежливость, и неуверенность в тоне голоса, и паузы между словами. Рэй тоже вряд ли нашлась бы, что сказать и как сказать правильно, окажись она в такой ситуации...
Девушка набрала воздуха в легкие и заговорила сама, прерывая затянувшуюся неловкую паузу, думая, что Лутцгер ищет слова, как бы удачнее задать единственный всерьез волнующий его вопрос, и закончить уже этот тяжелый разговор. То, что он вообще решился позвонить, говорит о многом...
- Я понимаю, о чем вы, - с легким вздохом произнесла Рэйвен. - Не волнуйтесь, мистер Лутцгер, я не выдала вас и не собираюсь этого делать. Я не стану вмешиваться в вашу жизнь, можете быть спокойны, - и, чуть помолчав, добавила. - Это все, что вы хотели спросить?
Рэй замолчала и выпрямила спину, сбрасывая с себя ненужную расслабленность. Пора встряхнуться. Заставить себя выпить кофе. Сделать что-то до приезда Джейкоба. Черт возьми, она даже не знает, есть ли у нее хоть что-нибудь в холодильнике...

 Отправлено: 26.07.11 17:41. Заголовок: Да, все вопросы, кот..

"Да, все вопросы, которые меня интересуют, я уже задал, и не хочу вешать трубку, пока не получу правдивого ответа". Хотя, ее голос звучал холодно, отстраненно и очень правдоподобно. Как будто Рэйвен уже успокоилась, как будто все страхи вчерашнего вечера остались позади, как будто она выспалась на плече Джейкоба, повторяющего как заевшая пластинка "Я с тобой", как будто его бормотание и объятия удержали ее в реальности, где сон - это просто сон.
Ее голос звучал так, будто Лутцгер уже не был единственным, кто знает о ее даре, кто разделил с Рэйвен возвращение этого дара, и кто ей в этой ситуации действительно верил. Так, будто он уже не может эгоистично воспользоваться этим, чтобы завязать какие бы то ни было отношения, которые ведут туда же, куда она сейчас отдаляется от него - куда глаза глядят.
Ее голос звучал так, будто за этим льдом она что-то прятала, а значит - было что прятать: собственные страхи, собственные разговоры внутри сознания, сверхъестественные вещи, которым она не могла найти объяснения, просьбы мертвецов, доводящие до безумия. А значит - ничего не в порядке. Просто у Рэйвен больше не осталось причин ему доверять и открываться, когда его доверие и забота, увы, не уникальны в своем роде, и ее есть кому защитить - кому-то, кто ни разу еще не подверг ее опасности.
Ее голос звучал и так, словно за этим холодом она скрывала одиночество, сознание и желание показать, что Рэйвен чужая, отдельная от Лутцгера и ото всех. Ледяная ширма - от всего мира. Это было так давно, что Ноа, казалось, уже забыл, что она умеет так делать. Почему-то воспоминания о ее близости и преданности приходили к нему ощутимо и дразняще легче, чем те фрагменты, где она уходит от него - куда глаза глядят.
Ее голос звучал так, что ему хотелось выпить его залпом. Но, чтобы Рэйвен снова заговорила, нужно было что-то сказать. И Гробовщик ступил на лед.
- Был бы это честный ответ, если бы я действительно хотел спросить именно об этом? - Ноа произнес это мягко, но акценты устояли на своих местах. "Или ты бы так же сказала "нет", даже если бы сдала меня, притворяясь и показывая, что тебе все равно, как ты притворяешься сейчас, что у тебя все в порядке. Свет мой, я тебе не верю, но я тебя понимаю - должно быть, я последний человек, от которого ты хочешь слышать слова сочувствия". - В любом случае, спасибо, - спохватился он искренне, понимая, что после всего, что случилось, девушка заслужила эту благодарность. И даже больше, много больше. - Спасибо за то, что я сейчас звоню тебе из офиса, а не из камеры.
Лутцгер беззвучно усмехнулся - казалось, он не думал о собственной безопасности вне закона с тех пор, как вчера они с Рэйвен остались одни, а потом, до сего момента, был так обеспокоен ее и отчасти своим моральным состоянием, что не допустил и мысли, что ей вообще может прийти в голову заявить на него. И не только потому что девушке будет не до того из-за незваных астральных гостей, а потому что ей будет неприятно встретиться с ним в суде. Или все же потому что он был первым человеком, который поверил, что она не сошла с ума, и стоит отдать ему дань уважения?
"Любопытно, если бы ты меня все-таки упрятала за решетку, я бы там успокоился? По крайней мере, звонить тебе, смущать тебя и нарушать твой покой еще больше перестал бы - не позволил бы режим. Или моих воспоминаний о тебе хватило бы на то, чтоб признать меня психопатом и определить в сумасшедший дом под веселую капельницу. Перестал бы я думать о тебе тогда?"

 Отправлено: 05.08.11 10:06. Заголовок: - Это честный ответ,..

- Это честный ответ, - машинально и жестко отрезала Рэйвен, прежде чем дослушать до конца, прежде чем принять слова благодарности, прежде чем опять сникнуть, сгорбиться и устало подпереть голову рукой. И замолчать. Молчать еще несколько бесконечно долгих секунд, балансируя на грани между тем, чтобы бросить трубку так ничего и не сказав, и вежливым "пожалуйста, я рада, что у нас все получилось". Молчать и слушать тишину в динамике, каждый миг ожидая, что Гробовщик попрощается, звонок прервется, и Рэй опять останется в полном одиночестве посреди своего собственного кошмара, о котором некому рассказать, не с кем поделиться, не у кого попросить помощи...
Девушка слабо и судорожно вздохнула, цепляясь холодными пальцами за трубку, словно это могло ее как-то спасти от призрачных голосов и образов.
- Я... - она запнулась, сдерживая порыв, не желая отпустить себя, боясь открыться, но в то же время осознавая, что единственный человек, которому она может рассказать и которому уже рассказывала - вчера, - сейчас слышит ее, связан с ней тонкой невидимой телефонной ниточкой. И то, что эта связь может прерваться раньше, чем Рэйвен решится произнести хоть слово, пугало ее больше всего. Но время шло, таймер на счетчике звонка равнодушно отсчитывал проносившиеся секунды, а связь не прерывалась, как будто Лутцгер тоже не хотел вешать трубку, как будто ждал ее голоса, как будто чувствовал - ей есть что сказать, есть чем поделиться, есть что взвалить на него, несмотря на то, что их история, казалось бы, закончилась.
- Я вам в другом солгала, - откуда-то из груди подпрыгнул к горлу тяжелый комок, и опять, как вчера вечером, девушка почувствовала стыд, смешанный с... облегчением? Но времени разбираться не было. Этот телефонный разговор мог закончиться в любой момент. Этого телефонного разговора вообще не должно было быть. Но Рэйвен, сбиваясь и чувствуя, как глаза щиплет от наворачивающихся слез, продолжала говорить, заставляя крепнуть невесомую нить между ними, заставляя Лутцгера слушать ее подрагивающий неровный голос, сбрасывая на него тот непомерный груз, что давил на плечи целую ночь и не давал свободно вздохнуть. - Это продолжается. Я слышу... слышу их, понимаете? И вижу иногда. Я... Господи... - она тяжело выдохнула и задержала дыхание, зажмурилась, закрыла глаза ладонью, пытаясь удержать себя от слез, и продолжила только спустя недолгое время. - Я почти не спала ночью из-за них. Снотворное, телевизор, свет во всей квартире... ничего не помогало. Если бы я была не одна - наверное, мне вызвали бы психиатрическую помощь, - Рэйвен горько усмехнулась, стремясь за этой усмешкой скрыть нервозность и жуткий страх, вернувшийся от воспоминаний о прошедшей ночи, и то, как ее передернуло от этого предположения. - Я не понимаю, как это возможно, я не понимаю... Но я ничего не могу с этим сделать.
Она запнулась почти на всхлипе, опять задержала дыхание, чувствуя ладонью слезы, выступившие на глазах, замерла, вся напряженная, как натянутая струна, нервно дрожа и безнадежно вслушиваясь в тишину телефонного динамика. "Давай, скажи, что я сошла с ума. И я брошу трубку и расплачусь в голос, пока меня никто не видит и не слышит."

 Отправлено: 07.08.11 20:10. Заголовок: Все будет хорошо. Вс..

"Все будет хорошо. Все будет хорошо. Всебудетхорошо".
- Я понимаю.
Кажется, Лутцгер сказал это несколько раз, пока слушал сбивчивый и правдивый рассказ Рэйвен, хотя на языке вертелось неясное и сладковатое "Я помню" и так и просилось во время пауз, отзываясь на дрожь в ее голосе. "Почему снова? Почему так скоро?" - думал он, с содроганием улавливая там слезы и вспоминая, как спокойно Рэйвен спала иные ночи, как иногда никто ее не посещал неделями, а часто это был кто-то невраждебный и ненавязчивый, и тогда Лутцгер узнавал о визите случайно, мимолетным упоминанием. Он полагал, что о некоторых беседах с мертвыми Рэйвен вообще ему не рассказывала. "Джейкоб?.."
Здесь все оказалось по-другому. Здесь само присутствие постороннего голоса там, где его определенно не должно быть, загоняло ее в угол, душило страхом. Никто из них не был мирным гостем, все казались врагами, кровожадными чудовищами, питающимися ее силами, нагоняющими ужас, сводящими с ума. И чем больше она гнала их прочь, тем дольше они намерены были говорить. Они могут вещать о вполне безобидном, а могут и требовать выполнить свои гнусные просьбы в этом мире, а могут и говорить кое-что похуже. "Гораздо хуже". - Ноа вздрогнул, и его пальцы, которые он на мгновение перестал чувствовать, сами потянулись к лежащей на столе пачке сигарет. Он помнил и то, что пугало его в этих ночных визитах больше всего. Каждый раз, когда Рэйвен отмалчивалась о том, что нашептывает ей очередной призрак, он молился, чтобы это не было суровым и беспощадным "Ты должна уйти с нами", чтобы это не было "Ты должна умереть" или чем-то иным, способным вытащить из нее всю душу, сжать ее в тиски и иссушить как веточку гербария между страниц, оставить лишь с одним ужасным намерением. В особенно тревожные моменты Лутцгер чувствовал твердую уверенность, что Рэйвен слушает именно самое разрушающее, и тем отчаянней было его стремление отвлечь ее, тем чаще он запинался, отрывался от чтения и спрашивал, в порядке ли она, тем больше он волновался, что не справится, и боялся, что в следующий раз, когда за ней придут, его может не оказаться рядом. Как ночью не оказалось Джейкоба, который, возможно, не так ей и близок, чтобы разделить с ней постель, не так близок, чтобы понять, что с ней творится, не так близок, чтобы она внимала ему в этом кошмарном трансе. Как сейчас рядом с ней нет Ноа, когда она в любую минуту может повесить трубку, если так и не поймет и не вспомнит, что он в состоянии облегчить ее страдания хоть немного, если уж ему в настоящий момент так сложно объяснить Рэйвен, что с некоторыми вещами она сможет справиться.
"А где не справишься, я помогу. Я с тобой". - Ноа сглотнул последние три слова и вместо них участливо произнес:
- Сейчас что-нибудь слышишь? - Голос его звучал сочувственно, но и осторожно, потому что Гробовщику казалось, что лед между ними потрескивает под весом его вопросов, которые, вероятно, кажутся Рэйвен дикими и бессмысленными, если не исполненными издевкой. Чтоб человек его профессии да так легко и быстро поверил в спиритизм - не в этой жизни, а его понимание и знание дела просто подозрительны. Впрочем, неважно, что Рэйвен сейчас думает о нем - важнее то, чтобы они все ушли. - Что они говорят?
"Ты ответишь мне, или мне стоит предположить самое плохое?.."
В ожидании Лутцгер напряженно прикурил. Невесомый дым заполнил его легкие так же стремительно, как голоса мертвых этой ночью ворвались в покой Рэйвен. Его задачей и жарким желанием теперь стало помочь ей выдохнуть.

 Отправлено: 16.08.11 15:25. Заголовок: Поверить. Так просто..

Поверить. Так просто и почти невозможно. Поверить в то, что твои слова для кого-то - не пустой звук. Что в "я понимаю" совпадают и смысл, и звучание. Что человек на другом конце телефонного звонка не отталкивает, не выносит диагнозы, не стремится закончить разговор с вчерашней полоумной клиенткой...
Рэйвен молчала, почти не дыша, прижимая к уху мобильный, вслушиваясь одновременно и в голос собеседника, и в гулкую черную тишину, существовавшую где-то параллельно трубке, параллельно реальности, параллельно ее жизни.
- Нет, - выдохнуть и вдохнуть снова, уже свободнее. Передышка - неизвестно, надолго ли, но сейчас Рэй почти нормальна. Почти просто человек. Почти... - Сейчас нет. Но они вернутся, я знаю, - последнее вырвалось само собой и голос дрогнул, опять сорвавшись в тишину. Она не думает, не предполагает, не опасается, она просто знает, что они появятся вновь, - эти голоса, видения, и неотъемлемый от них холод, от которого почти не спасают одежда и одеяла. Откуда знает?.. Хороший вопрос без ответа. Страшный вопрос, не оставляющий даже крохотной надежды на то, что все это закончится так же внезапно, как и началось, что ее жизнь продолжится ровно и правильно.
"Говори со мной. Не клади трубку. Я не выдержу тут одна. Я просто сойду с ума. Пожалуйста, говори со мной."
- Мне казалось, что это прекратится, что я просто устала, что потеряла там, у вас, сознание и это была галлюцинация... - она расстроенно потерла пальцами висок, чувствуя новую нахлынувшую волну слабости, от которой мелко дрожали руки, становились ватными колени и темнело в глазах. "Надо съесть что-нибудь. Или хотя бы кофе выпить...", - вяло подумала девушка, и, будто бы черпая силы в голосе и внимании к ней Гробовщика, заставила себя подняться с дивана и пойти на кухню, где щелкнула кнопкой включения на чайнике и тот негромко зашумел, подогревая воду.
- Ночью, когда я проснулась, один из них... - начав говорить все на той же волне, Рэйвен опять осеклась, замолчала, обессиленно опустилась на стул, прикрыв глаза. Ее штормило, мотало из стороны в сторону, и не только физически от голода и недосыпа, но и эмоционально, когда она, едва решившись заговорить с Лутцгером о своих мучениях, вновь отступала, вновь пряталась, вновь боялась и не доверяла. - Я несу какой-то бред, - голос сорвался в осипшее эхо. И буквально сразу же, чуть слышно, но твердо: - Извините.
И опять словно бы развилка дорог. Сейчас он положит трубку, потому что только и ждал, когда она придет в себя и попрощается. Сейчас она снова останется в одиночестве, до тех пор, пока не приедет Джейкоб... Джейкоб, которому она не расскажет ничего о том, что ее мучает.

 Отправлено: 20.08.11 21:09. Заголовок: Бред? Если бы так, р..

"Бред? Если бы так, радость моя". Он бы сейчас многое отдал за то, чтобы просто сказать Рэйвен, какие таблетки принимать, чтобы видения миновали, или сколько суперсильного снотворного следует выпить, чтобы, когда она придет в себя, все закончилось и обратилось лишь в плохой сон о том, что к ней снова вернулся неведомый дар. И она напоследок беспокойно вздрогнет во сне всем телом, чтобы окончательно проснуться в объятиях мужчины, которому в следующее мгновение будет трепетно целовать ключицы и вполголоса рассказывать о странном сновидении. А потом он предложит ей почитать вслух...
Лутцгер опомнился, когда обнаружил, что стоит у книжной полки и держит в одной руке телефон, а в другой - томик Ремарка, открытый на случайной странице, и в голове у него все еще вертится собственное бормотание:
"Подожди, я свет включу... И тогда ты почувствуешь, что..."
- Все хорошо, - ответил Ноа доверительным тоном на извинения. - Я тебя слушаю. - Вот так просто, как будто это было самоцелью, единственной причиной, по которой он позвонил - поддержать, выслушать, утешить, а не получить дозу ее голоса и внимания, чтобы забалдеть до тех пор, пока не поймет, что повода для новой беседы у них нет, не утихомирить собственный бред, не попытаться достучаться до тех уголков ее подсознания, которые называют его по имени.
"Расскажи мне все. Ты же хочешь". Она практически всегда доводила рассказ до конца, если чем-то делилась.
"Я здесь, чтобы ты доверилась. Мне". Нить разговора внезапно оказывается в его руках. Былое волнение, потеря слов, колебания по поводу того, чем лучше поддержать беседу и заполнить паузы, в которые к Рэйвен так и норовит проникнуть мысль оборвать связь, куда-то улетучились, потому что Ноа понимает со всей точностью свою задачу и будет делать то, в чем, возможно, не мастер-экзорцист, но что проделывал не раз - снимал с Рэйвен призрачные чары своей нежностью, верой и упорством. Теперь он не уйдет. Теперь она вряд ли заставит его по доброй воле нажать "отбой", равно как и нетерпеливое шарканье помощника за дверью не выманит Лутцгера из кабинета. Жаль только, что время не остановить, и вечно этот разговор продолжаться не сможет, поэтому он обязан знать кое-что.
- Кто-нибудь может сейчас побыть рядом с тобой на случай, если... если они вернутся? - "Джейкоб?.." - осторожно спрашивает Ноа, стараясь, чтобы это не прозвучало так, как будто он собирается сию минуту попрощаться. Меньше всего сейчас нужно пугать Рэйвен одиночеством, потому что в глубине души девушка может понимать, что в данный момент Лутцгер - единственный, кто способен адекватно вникнуть в ее беду, тот, кому она, возможно, даже может сказать "Не уходи".
"А разве она бы не отфутболила бы меня сразу, если бы поблизости был кто-то еще?" - заключил Ноа с тревогой, которая убила на его лице грустную усмешку. Мысль, что без присмотра с Рэйвен может случиться что-то непоправимое, а он об этом даже не узнает, не давала покоя, и больше всего в ту минуту ему хотелось, чтобы вместо гипотетического "Не уходи" она произнесла короткое и ясное "Приди".

 Отправлено: 01.09.11 18:55. Заголовок: Рэйвен выдохнула и о..

Рэйвен выдохнула и опять почувствовала на глазах слезы, услышав его простое и спокойное "Все хорошо". "Я тебя слушаю" - так естественно, так правильно, так... невыносимо. Это должен был быть Джейкоб. Неужели она настолько не уверена в своем мужчине, что ей проще открыться первому встречному, чем ему?.. Но Лутцгер... все-таки не первый встречный, как ни странно это сознавать, - вчера между ними протянулась тонкая, но прочная нить, нить ее безумия, нить его тайн. И если она расскажет Джейкобу, что именно ее мучает, что не дает спать и успокоиться, то придется открыть и секрет Гробовщика, из-за которого и начался ее кошмар. А зная вспыльчивость Джейкоба, при всей его внешней бесстрастности, девушка никак не могла быть уверена в том, что он тут же не сдаст похоронных дел мастера полиции... или не вздумает разобраться с ним как-то иначе. Время вспять уже не повернуть, и если Лутцгера посадят - это никак не поможет ей избавиться от голосов в голове. И.. она дала ему слово, она обещала, что не будет сообщать в полицию.
"Спасибо," - мысленно произнесла Рэйвен, не рискнув озвучить благодарность вслух, не желая укреплять связь между ними, и одновременно злясь на себя за непоследовательность, из-за которой она цеплялась за его голос как за соломинку, но не позволяла открыто в этом признаться ни себе, ни тем более ему. А он, как будто чувствуя ее мысли, как будто зная, что она вынуждена доверять ему больше, чем тем, кто должен быть рядом, точно попадает следующим вопросом в самое больное, самое правильное, самое невыносимое.
- Нет, - сдавленно произносит Рэйвен под аккомпанемент шума закипающей в чайнике воды. - Я одна. - и почему-то звучит это так, как будто Джейкоба и не было никогда рядом. Она одна, совершенно одна, несмотря на то, что у нее есть мужчина, которого она любит, который любит ее, с которым она делит постель и иногда - дом. Но отчего-то только сейчас девушка отчетливо понимает - все не так. Все совсем не так, как должно быть. Не к этому она стремилась, не этого хотела, не это для нее нормально - не такая ситуация, когда она скрывает правду от близкого, и откровенничает с чужим. С чужим, с далеким, с едва знакомым, где каждое слово в их диалоге может оказаться последним, и спустя пару недель они забудут даже имена друг друга. Но как выправить ситуацию, что изменить, что сделать, превращая ее в правильную, нормальную, естественную, Рэйвен не знала, не могла понять. Так люди оказываются на сломе собственной жизни, ощущая ее неверность, ощущая шаги по чужому пути, и беспокойно и потерянно оглядываясь назад в попытках нащупать тот поворот, где под ноги легла не своя дорога. Но прошлое, как и будущее, теряется в тумане, и ты кружишься на месте, нервничаешь, всматриваешься в молочно-мутную зыбкость времени, через какое-то время забывая, откуда пришел и куда двигался...
- Я должна справиться сама, понимаете?.. - срывающимся голосом шепчет Рэйвен, сама не веря в то, что говорит. Она должна, несомненно, - но она не справится, что несомненно тоже. По крайней мере, для нее. По крайней мере, сейчас. По крайней мере, в этой реальности...
Легкий щелчок кнопки на чайнике возвестил о том, что вода закипела и девушка, действуя машинально и по привычке, почти не глядя и не осознавая действия до конца, путаясь в собственных мыслях и страхах, взяла с полки глубокую кружку, всыпала пару ложек растворимого кофе и сахара, и залила водой. Перемешать в несколько движений, отвлекая себя бодрящим запахом напитка, приятной тяжестью кружки в руке, делая вид, что просто решила выпить кофе на диване перед телевизором, болтая по телефону с приятелем... Только чтобы не вслушиваться в собственные отрывистые слова, не осознавать их, не понимать, что она говорит и в чем признается...
- Ночью, когда я проснулась, один из них стоял рядом с кроватью. Стоял вплотную, и смотрел на меня... У него была свернута шея... такое ощущение, будто его голова лежит на плече... только он стоял ко мне спиной... и смотрел мертвыми глазами...
Внезапно в ее мыслях шевельнулось что-то, не принадлежащее ей. Чужое. Холодное. Страшное. Вздрогнув всем телом и не успев задержать движение, Рэйвен выронила из руки кружку и в динамик телефона ударил звук разбившегося стекла, а девушка молча, отстраненно, почти не дыша, словно в каком-то трансе смотрела на осколки и разливающуюся на полу у ее ног лужу ароматного кофе...

 Отправлено: 11.09.11 15:59. Заголовок: - Ты обязательно сп..

- Ты обязательно справишься, - говорит Лутцгер, блокируя воспоминание, где она чуть не проиграла, и про себя поправляясь: "Мы справимся," - не решаясь озвучить это вслух, как не решаясь сказать: "Вспомни. Вспомни, как когда-то давно, еще до нашей первой встречи, ты справилась. Справишься и теперь. И теперь - точно, ведь я рядом".
Легко сказать. Легко подумать. Нелегко - защитить ее от мертвых людей, с которыми ему не поговорить с глазу на глаз, не сказать им пару ласковых, не пригрозить им, не убить их. От них ему не увезти Рэйвен в другой город и не заткнуть их поганые рты кляпами. Ноа вообще до них не дотянуться, можно лишь без конца взывать к ее подсознанию и наполнять его собой - голосом, прикосновением, любым напоминанием о Ноа Лутцгере, который один когда-то, в другой жизни, стоил всех покойников. "А что сейчас?" Никакой гарантии, что она станет слушать его с такой же отдачей и вниманием, поглощая его слова и находя в них утешение. Никакой гарантии, что она доверится ему настолько, что впустит его голос в самые темные уголки своего разума, даже если сейчас передаст все слова безголового призрака без утайки. Никакой гарантии, что, завернутая в этот голос, как в теплый плед, внутри она все равно не согреется. Но он готов. Книга в его руках, участливо предлагает случайный диалог между персонажами, и от этого привычного и родного трио "он+она+книга" Лутцгер черпает уверенность и спокойствие, пока не вздрагивает, и его пальцы непроизвольно не смыкаются, неосторожно захлопывая том. Напряжение, с которым он вслушивался в рассказ Рэйвен, внезапно разорвал, как натянутую цепь, звон разбитого стекла, и в следующее мгновение нервы Ноа натянулись с новой силой, словно к ним подвесили дополнительный груз. С почти осязаемой в горле тревогой Гробовщик с секунду слушал тишину, осознавая, что не звон от удара об пол или стол чего-то небольшого и хрупкого заставил его внутренне затрепетать, а то, что девушка перестала говорить. Что-то разбилось, и ни крика, ни вздоха - вот что показалось Ноа особенно жутким: потерять единственное, на чем держалась их связь, у которой такие же тонкие фарфоровые стенки, как у битой посуды, чьи осколки теперь лежат перед Рэйвен, и чувствовать которую Лутцгеру так важно, чтобы тащить, тащить ее в реальный мир, напоминая, насколько он прекрасен, насколько ценна ее жизнь, насколько сильно он в ней нуждается. И если она молчит, ему необходимо хотя бы прикоснуться к ней, но это невозможно, а окажись он сейчас в квартире Рэйвен - непозволительно. Прикосновение голосом - все, на что Ноа в данный момент способен, и он произносит взволнованно, медленно, вкрадчиво, словно протягивая руку вперед, к ее неподвижному плечу:
- Рэйвен? - Ее имя соленое на вкус на пересохшем нёбе, кажется, его можно ощутить по-новому, эту шершавость твердых согласных, которые Лутцгер как будто впервые проговаривает с осознанием того, что не может вспомнить момента, когда от него ушло официальное "миз Адамс", как будто он никогда не обращался к ней подобным образом, как будто всегда смаковал простое и близкое "Рэйвен" или - Рэй! Все хорошо?
Никакой гарантии, что сейчас на тонком осколке посуды нет крови. Только надежда.

 Отправлено: 15.09.11 15:31. Заголовок: Она плыла, плыла соз..

Она плыла, плыла сознанием на тонком перешейке между двумя мирами, на едва ощутимой грани между реальным и нереальным, едва ли понимая, уходит туда сама по собственному желанию, или ее утягивает глухой, распадающийся на эхо голос мертвеца. Осколки и разлившаяся у ног лужа кофе, чей запах уже наполнил всю комнату, казались призраком, а не слишком понятные слова в голове - настоящим, и Рэйвен терялась, как в лабиринте, в образах и звуках, боясь сделать движение, шаг, боясь сказать хоть слово... не зная, где оно прозвучит - здесь, в пустой квартире над останками чашки, или в потустороннем, привлекая все больше неприкаянных душ, наводняющих невидимой массой этот безумный город. И только ее имя, повторенное дважды тревожным зовущим тоном, произнесенное в самое ухо, как будто этот человек касается ее кожи губами, а плеча - рукой, вернуло девушку в реальность.
- Да, - спохватившись, отозвалась она поначалу отчего-то севшим голосом. - Да, все нормально. Я чашку уронила, - Рэйвен еще пару секунд растерянно смотрела на лужу, прежде чем повернуться и пойти на кухню за тряпкой, попутно комментируя свои действия - просто потому, что ей было необходимо говорить сейчас с живым человеком, а ни на что больше ее не хватало ни разумом, ни эмоционально. - Кофе пролила, теперь в комнате потоп. И чашка... синяя, глубокая такая, без комплекта, но мне нравилась. Одни осколки теперь. Надо убрать.
Девушка тихо вздохнула - скорее чтобы просто перевести дыхание, нежели всерьез жалея о чашке, - и вернулась в комнату с тряпкой и мусорным совком, чтобы сложить в него осколки. Сделать уборку в доме проще, чем в собственной жизни, и ей казалось, что и она сама сейчас разбита, как та же синяя чашка, на множество неровных кусков с острыми краями, неряшливо разбросанных, которые уже не склеить, не склеить, не склеить в единое целое...
Она присела на корточки, собрала тряпкой часть разлитого кофе, и принялась перекладывать осколки в совок. Пальцы ее мелко подрагивали - то ли от истощения, то ли от нервного напряжения, то ли от того и другого вместе.
- Я... опять глупости говорю, простите, - в самом деле... Лутцгер, возможно, и готов поговорить с ней и поддержать, пока речь идет о призраках, о голосах, о страхе и о его вине, но никак не обсуждать разбитую чашку и не слушать, как она убирает последствия собственной неловкости. И все же, одергивая себя, Рэйвен подсознательно понимала, что не готова положить трубку. Что за этот короткий диалог успела приобрести зависимость - от его ровного уверенного тона, от его голоса, звучащего наперекор призрачным, от спокойствия, которого ей так не хватало, и которое он легко и ненавязчиво вселял в нее. Конечно, этого не достаточно, чтобы окончательно избавиться от пережитого, но вполне достаточно для нескольких выдохов, - а потом еще, и еще... И трезвое осознание того, что телефонный разговор не может длиться вечно, отчего-то лишь усиливало тягу к удержанию звонка.
Негромко вскрикнув на вдохе, Рэй выронила острый осколок, и в лужу из кофе закапала кровь.
- Порезалась, - отстраненно прокомментировала девушка в трубку, все так же сидя на корточках и вяло наблюдая, как из пореза на ладони сочатся крупные темно-красные капли и падают вниз, растворяясь в темно-коричневом напитке. - Кажется, мне сейчас лучше вообще ничего не трогать...

 Отправлено: 23.09.11 15:17. Заголовок: Воображение - это ко..

Воображение - это когда звук кажется тебе белым.
Осколки чашки перед мысленным взором Ноа постепенно утрачивали прежние цвета и очертания, превращаясь из размытых кусочков молочного в витражный хаос синего, изумрудного и голубого. Кровь уже не так катастрофично ярко заливала острый край, на синем багровые пятна терялись, сливаясь со схематичными узорами в виде рыбьей чешуи, капелькой маскируясь под темную точку-глаз.
...Она упрямо называла рисунок на этой кружке золотой рыбкой, со всей своей трехлетней детской наивностью, а может быть, с уверенностью, что взрослые видят этот мир слишком близоруко, чтобы не отвергать очевидное, говоря: "Нет, милая, это не золотая рыбка, она синяя". Ее нельзя было переубедить, ее нельзя было смутить, ей нельзя было запретить протягивать к вещице ручонки и улыбаться при этом одной из самых задорных улыбок, что Лутцгер когда-либо видел, словно кружка была намазана медом или наполнена чем-то другим сладким и радостным. Ноа казалось, что она так и не притронулась к этому синему стеклу - может быть, потому что Рэйвен слишком боялась, что оно разобьется. Может быть, потому что устами младенца глаголит истина - рыбка была золотой. Или даже лучше.
Рэй купила эту кружку в первый месяц после того, как они покинули Остров. В каком-то захолустном магазинчике с неброской вывеской, больше похожем на комиссионный, за сущие гроши в период, когда с местом жительства и работой все еще была какая-то бестолковая неясность, ее взгляд пал на эту вещь как на утешение. Когда ты слишком долгое время прожил на чемоданах, когда ты настолько не понимаешь, как работает окружающий тебя мир, что тебе кажется, будто ты очутился на другой планете, когда тебе кажется, что одежду, которая сейчас на тебе, ты, скиталец, будешь носить всю свою жизнь, тебе необходимо что-то, что ты назовешь домом. Это не обязательно постоянная крыша над головой. Это может быть вещь, которая истинно и только твоя, которая дарит тебе чувство внутреннего комфорта, вещь, с которой начинается твой быт. Рэйвен стояла у полки в лавочке, держа кружку в руках, твердую и прохладную, и именно это чувство Лутцгер читал на ее лице. Примерно так же после катастрофы рейса 815, когда весь лагерь гудел паникой, он смотрел на то, как волны прибивают к берегу дорожную аптечку из его багажа, в которой он хранил бритву.
Он помнил, как Рэй зябко куталась в плед и касалась синего стекла губами, глотая горячий кофе, и вместе с жаром жидкости ее щеки трогало спокойствие, такое же темное и сапфировое, как Тихий океан, хотя Ноа не был уверен, что именно океан напоминает ей этот цвет, что именно Остров.
Спокойствие. Оно минуту назад разбилось вдребезги, словно напоминая ему, насколько эта реальность, где они врозь, неправильна, разбилась не от детской шалости, а под действием страха в нервной, нетвердой хватке Рэй, разбилось, и Лутцгер слышал, как девушка пытается собрать его, словно это поможет ей вновь взять себя в руки.
"Эта разбитая чашка правда выглядела как та?.." - подумал Ноа отрешенно, слушая, как на другом конце провода позвякивают сметаемые в совок осколки. Как выглядит комната, в которой Рэй сейчас сидит на корточках на полу? Или если это кухня, похожа ли она на ту, где на паркете тоже остались капли крови? Похожа ли эта квартира, где Рэйвен сейчас совершенно одна, на ту, где они когда-то жили вместе?.. Лутцгер вздрогнул.
- Сильно порезалась? - Он всеми силами подавил в голове картинку, где поперек предплечья девушки шла ровная алая полоса чуть светлее лужи, в которой еще плавала мелкая стеклянная крошка. "Береги себя, береги себя. Если бы бинтовать раны можно было по телефону". Лутцгер был твердо намерен вызвать врачей, если собеседница хотя бы намекнет, что повреждение серьезно. Ее тихий и немного вялый тон держал его настороже, и слышать его, читать его, понимать его уже было необходимым, как ей тогда эта кружка. - Ты в порядке? Что-то произошло? - спросил Ноа, не имея ни малейшего сомнения, что Рэйвен поймет, что он спрашивает не просто о том, что случилось по ту сторону телефонного эфира, но и по ту сторону мира живых.

 Отправлено: 27.09.11 21:28. Заголовок: Почему голос в трубк..

Почему голос в трубке звучит так, словно должен принадлежать не постороннему чужаку, а ее мужчине? Почему в нем она слышит сочувствие, беспокойство, страх, заботу, не-равнодушие? ..Или просто воображение подыгрывает, вплетая в междустрочье коротких фраз Лутцгера то, что сейчас так необходимо Рэйвен?..
Она выдохнула, заставляя себя встряхнуться, возвратиться в реальность, сжала пальцы в кулак, чтобы боль помогла ей в этом.
- Да нет, не очень, - чуть сдавленно и сквозь зубы проговорила девушка, не позволяя себе расслабить и разжать руку, цепляясь за боль, за ощущение теплой крови на подушечках пальцев, за слово "надо"... отчего-то идущее не изнутри, а извне, отчего-то звучащее не голосом разума, но голосом Ноа Лутцгера, чьи вопросы заставляют ее чувствовать себя нужной, не-лишней, живой... и пусть это ощущение иллюзорно, но Рэйвен просто необходимо держаться за него, потому что именно оно сейчас заставляет ее выпрямиться, подняться с пола, развернуться и пойти на кухню, включить воду и сунуть руку под холодную струю, морщась от боли и наблюдая, как кровь с ее кожи водоворотом утекает в сливное отверстие.
- Да. То есть нет... Я не знаю, - голос ее звучит рассеянно, неуверенно, как будто она сама слабо понимает, что именно хочет этот мужчина на другом конце телефонного звонка, как будто речь вообще идет не про нее, а о ком-то другом, и она, задумавшись, выпала из линии диалога, и теперь не может сориентироваться, не знает, что и как ей говорить, и как скрыть неловкость от невнимания к собеседнику, не может понять тоже. - Я ничего не знаю. Мне страшно.
Голос девушки задрожал и прервался; не в силах оставаться на одном месте из-за нервного напряжения, которое то гнало ее прочь, заставляя выполнять действия, на которые она сейчас едва ли была способна, то гипнотизировало и парализовало, превращая в тряпичную безвольную куклу, Рэй выключила воду и кое-как замотала порезанную ладонь полотенцем.
Сейчас, слушая голос Лутцгера, чувствуя натянувшуюся между ними нить, становящуюся все прочнее от ее слабости и от его неожиданной надежности, от вопросов и поддержки, от нежелания прерывать диалог и оставлять ее одну, ей казалось невозможным быть совсем в одиночестве. Как она пережила эту ночь? Утро? Как собралась существовать дальше, пряча в себе умерщвляющий страх и притворяясь, что голосов нет? Как быть живой, если в голове - говорят покойники?...
Что-то опять коснулось ее сознания, заставляя девушку развернуться и быстрым шагом броситься прочь, в комнату, едва не поскользнувшись в так и оставшейся на полу луже кофе, едва не упав на груду осколков, наконец оказаться на диване и замереть, поджав под себя ноги, слыша бешеный стук сердца, загнанно озираясь вокруг, словно предупредить опасность возможно... А гулкий голос не утихал, разрастаясь, набирая силу, терзая ее разум и играя дьявольские симфонии на ее усталых нервах как на струнах, которые уже вторые сутки грозили порваться, но каким-то чудом удерживались.
- Я не знаю, как с этим возможно жить, - ее голос тоже стал громче, сильнее, но будто и натянутее тоже, будто она пыталась перекрыть что-то другое, слышное отчего-то только ей. Невозможно. Невыносимо. Страшно. - Мистер Лутцгер, скажите, что мне делать? Что мне делать?..
Рэйвен уже слабо понимала, что говорит, что спрашивает, что вообще хочет от этого человека, качаясь на непрочном канате, протянутом меж двух миров, утягиваемая прочь, но пока еще умудряющаяся держаться, не позволяя покойнику окончательно проникнуть в свой разум. Бессмысленная битва в заранее проигранной войне...

 Отправлено: 09.10.11 12:11. Заголовок: - Не бойся, они не ..

- Не бойся, они не могут причинить тебе вреда.
"Они только могут заговорить тебя до того, чтобы ты причинила вред себе. Они могут сказать тебе, что тебе нет смысла жить. Они могут сказать тебе, что твоя жизнь не принадлежит тебе. Они могут сказать, что твое место рядом с ними.
Должно быть, за все это время только один призрак говорил тебе: "Мое место рядом с тобой".
И если ты действительно одинока и считаешь свою дальнейшую жизнь бесполезной, они проникнут так глубоко в твои мысли, что ты не сможешь отличить их волю от своей". Он не мог сделать так же, он не мог в критический момент пронзить ее сознание и оказаться ближе, чем они, но мог - вплотную, так, чтобы Рэйвен поняла - он рядом, и она нужна ему здесь, и есть для чего остаться по эту сторону, что бы они ни говорили, потому что Лутцгер помнил: тогда, когда она хотела уйти, у нее не было никого, некого было почувствовать рядом и некому удержать, не физически подавить ее порыв, делая ей больно и ломая ее волю, а сказать, насколько она ценна. Желательно - прямо на ухо, когда ближе - уже невозможно.
Невозможно. Невозможно сейчас позволить себе попросить разрешения приехать, потому что Ноа все еще твердо цепляется за эту реальность, ежеминутно напоминая себе, что он почти чужой, напоминая, когда Рэйвен не делает этого сама, обращаясь к нему ровным и безразличным "мистер Лутцгер", в котором каждая буква вызывает у него содрогание, потому что, даже находясь в статусе врага, он не получал от нее ничего столь жесткого и безличного. Почему сейчас ему кажется, будто он в этом виноват? Почему ему кажется, что он виноват и в том, что не в силах сейчас переступить через приличия, узнать ее адрес и ворваться к ней в комнату, где она забилась в какой-нибудь угол, уткнувшись подбородком в колени, а на полу еще не высохла лужа напитка, к которому она так и не притронулась? Согревающего кофе. То, что ей было нужно. Чтобы заставить руки не дрожать от холода, чтобы ощутить подобие уюта, чтобы этим внутренне отогреться, чтобы...
- Жить. - Должно быть, сейчас из его уст это звучит даже более жестоко, чем звучало бы в прошлой жизни. - Ты должна жить. - Это то, что он говорил ей всегда. И отовсюду, пытаясь тоже сделать ее волю частью ее мыслей, выразить, как на самом деле он хочет, чтобы Рэйвен прожила нормальную жизнь. Казалось, Лутцгер желал этого больше всего на свете с того самого момента, как увидел ее с пистолетом у виска. - Ты можешь жить, - добавил он горячо и с нажимом, словно никогда не пребывал в большей уверенности. - Вспомни сейчас что-нибудь, что тебе дорого.
У него самого застрял нервный ком в горле, только он это произнес. Думать о том, что вот сейчас, рвясь абстрагироваться от мертвецов и напряженного ожидания их прихода, Рэйвен вспомнит то, что ему так нужно, было невыносимо, потому что невыносимо было надеяться. Но Лутцгер пропустил надежду через себя, и на краткое время, пока он ждал реакции Рэйвен на другом конце провода, пытаясь вспомнить, каково это - когда ее сбивчивое дыхание щекочет не динамик, а его щеку, она придала ему сил. Сил, чтобы подумать о том, что вместо этого, сверхъестественного и невещественного, девушка вспомнит свою настоящую жизнь успешной женщины в Лос-Анджелесе и уцепится за друзей, с которыми Лутцгер не знаком, за какую-то неведомую ему отдушину, за Джейкоба, что было еще тяжелее. Оставалось лишь утешаться мыслью, что, что бы это ни было, это вдохнет в нее жизнь на какое-то время, не позволяя слушать безвозвратность и позволяя сохранить себя... для мистера Лутцгера, готового стать ей ангелом-хранителем, только бы она доверилась ему и нашла обратный путь к той бесстрашной и в то же время в глубине души беззащитной девушке, которая знала, у кого укрыться от заблудших душ.
- Вспомни, - мягко продолжал Ноа, всеми силами скрывая в голосе волнение, не только за Рэйвен, но и за то, что она сейчас ему поведает. По неясной причине ему казалось, что девушка не станет молчать, и он узнает все, что придет ей на ум. "Хотелось бы..." - Вспомни и сосредоточься на этом. Должно помочь.
"И живи. Живи, живи, живи". - В такт Гробовщик постукивал корешком книги по полке. Мерный звук успокаивал его лишь вибрацией, самого звука Ноа будто и не слышал, слухом находясь всецело там, на другой стороне.

 Отправлено: 17.10.11 23:26. Заголовок: Жить. Жить. Жить. Та..

Жить. Жить. Жить.
Так просто. Так сложно. Так... невыносимо.
Рэйвен едва не расплакалась в голос, зажала рот ладонью и дышала через раз, цепляясь за его фразы, за каждое слово, будто героиня старой видеоигры, где необходимо прыгать с островка на островок, чтобы перебраться через пропасть. Сейчас этими островками для нее были слова Лутцгера. А его сочувствие и внимание давали сил для прыжка. И только благодаря ему она двигалась вперед, не падая, не срываясь, двигалась через время, сквозь стремительно уносящиеся в прошлое секунды, тем не менее понимая, что добраться до противоположного края пропасти не удастся.
"Спасибо". За то, что она еще может дышать.
"Спасибо". За то, что ты слушаешь.
"Спасибо". За то, что позволяешь ощутить, будто она не одна.
- Спасибо, - Рэйвен даже не сразу поняла, что произнесла это вслух, путаясь в двух мирах и теряясь, где именно теперь звучит его голос - голос, за который она держится, который за недолгие минуты их разговора стал ей необходим и без которого она уже вряд ли сможет справляться. - Спасибо, мистер Лутцгер... - чуть слышно, как будто стыдясь того, что он ей нужен, стыдясь своей слабости, в которой Адамс вынужденная держаться за первого попавшегося человека... Человека, что за эти невыносимые несколько минут уже перешел все мыслимые границы в их непроизвольном сближении.
И только его настойчивое "вспомни" билось в закрытую дверь к чему-то в прошлом - ту самую, которую она едва не открыла еще вчера вечером, в офисе Лутцгера, когда почти поддалась желанию зайти дальше спектакля и поцеловать его. "Нет". Ей есть что вспомнить в этой жизни, не обращаясь к надежно запертым и каким-то иллюзорным воспоминаниям, которых... вовсе не существует. Это всего лишь игра ее воображения.
- Он сделал мой портрет, - Рэйвен, наконец, зацепилась взглядом за что-то в реальности. Настоящее. То, что не исчезает, не мучает, не пытает, не утягивает неизвестно куда, не создает безответных вопросов. То, что дорого ей - здесь и сейчас, в этой комнате, в этом мире, в этой жизни. - Соткал. В особой технике... я не знаю точно, как это называется. Он дизайнер, свободный художник. Джейкоб, - наконец, произнесла она имя, которое было очевидно для нее, но явно совсем не очевидно для слушающего ее голос в динамике телефона. Откуда ему знать, о ком говорит Рэйвен? И девушка, будучи уже не в силах задумываться о том, что приоткрывает дверцу в свою жизнь постороннему человеку, торопливо проговаривала факты, наполняющие ее существование, - то, благодаря чему она чувствует себя живой и настоящей. - Это... мой мужчина. Он создает всякие авторские вещицы для интерьера. И он сделал для меня портрет. Необычный такой, знаете... Я себя там не узнаю, но Джейкоб говорит, что я его вдохновила именно на этот образ. Музой меня называет, - Рэй с оттенком грусти улыбнулась на последней фразе, отчего голос чуть дрогнул, будто бы передавая эту улыбку Лутцгеру. - Я там как... то ли Робинзон Крузо, то ли лесная ведьма, - она вновь улыбнулась. - Какой-то странный тропический цветок за ухом, лианы в волосах, и мой образ переходит в... джунгли. Ручей, камни, высокая трава, на заднем плане горы. Как будто я жила бы на острове, тропическом острове где-то за много километров от обитаемой земли. Так необычно. Я ведь даже не выезжала из США ни разу. Не знаю, почему Джейкобу пришло это в голову... - последнее слово как будто оборвалось на вдохе-полустоне, когда Рэйвен резко и внезапно очень глубоко провалилась в черноту.
"Вот и все..." - обреченно подумала девушка, глядя не глазами, но каким-то мысленным ощущением, как бесконечный невидимый коридор вокруг нее движется, сжимается, пульсирует, бросая ее куда-то дальше, где ее ждал тот, чей голос вырвал Рэйвен из реальности, не позволив договорить по телефону, который ее ослабевшая рука наверняка выронила на диван, где осталось ее безвольное и пустое тело с закатившимся глазами и с каждой минутой белеющее от холода. Ненадолго же ее хватило... А теперь слушать не Гробовщика, но его, покойника, чьи мертвые глаза ищут ее в темноте, тянут к себе, чтобы не ограничиваться только голосом, разрывающим разум на части, и чувствовать, как пальцы немеют будто на морозе, но не иметь возможность даже подышать на них, чтобы немного согреть.
С каждым мгновением Рэйвен проваливалась все глубже, словно скатываясь по гладкой горке в аквапарке, не имея возможности даже немного замедлить движение, путаясь в мертвом голосе и словах, чей смысл ускользал так же стремительно, как и ее душевное равновесие, которое, казалось, она почти успела обрести в разговоре с Лутцгером...

 Отправлено: 02.11.11 17:03. Заголовок: Пришлось стиснуть зу..

Пришлось стиснуть зубы, чтобы подавить нервный вздох, когда Рэйвен вновь заговорила о Джейкобе, чтобы не крутить патефонной пластинкой в голове: "Они счастливы". Чтобы не думать о том, что стольких совпадений не случается. Чтобы отделаться от нелепого и колющего ощущения, будто она благодарит Лутцгера за возможность говорить о нем, за возможность вспомнить, что Джейкоб есть, дарящий радость, боготворящий ее как музу, не лишний, помнящий Остров, настоящий. Вспомнить им обоим - во имя духовного спасения одной и во имя истязания другого. "Ты вытерпишь эту боль, зная, что в этот момент она спасет ее от кошмаров? Ты готов встретить эту боль, помноженную в десятки раз, чтобы сохранить ее свободу? Да. Ты вынесешь мысль, что сейчас воспоминание о другом мужчине действительно ее спасает, как ты и хотел? И больше этого..." Он только не знает, что сейчас должен соткать из своего голоса - восхищение, умиление, равнодушие, задать наводящий вопрос, ответ на который проткнет его еще глубже и еще ближе к нерву? "У вас, должно быть, очень романтичные отношения"... Нет, не так". Чем больше Ноа медлит с ответом, тем дольше девушка молчит, и ему становится не по себе, и в конце концов он выдавливает рассеянное и нетерпеливое:
- Продолжай-продолжай, я слушаю. - "Говори о нем. Люби его. Только не уходи туда". Лутцгер чувствовал, что, если Рэйвен сейчас войдет в транс, внутри него что-то сломается, перестанет функционировать слаженно, перестанет работать внутренний компас, которому еще удается разделять в его мозгу реальность и его личные воспоминания и указывать дорогу к первой. Он чувствовал, что, если сейчас это произойдет, играть роль постороннего сочувствующего он больше будет не в силах, и то, что он помнит, то, к чему привык, то, как он привык, вырвется наружу и сотрясет эфир, сильно и вопреки всем законам приличия. Если она уйдет, Ноа будет вполне готов вылезти из шкуры случайного и странного друга, и, судя по тому, какая тишина воцарилась в трубке, произойдет это прямо сейчас.
- Рэй, ты меня слышишь? - осторожно позвал Лутцгер, практически с ужасом осознавая, что она могла просто выронить телефон из рук - он помнил, как они дрожали, помнил, какими они были слабыми. И тогда междумирье уж точно закрыто для него наглухо - он не может сжать ее в объятиях так, чтобы она очнулась, не может дышать на ее похолодевшие пальцы, как и не сможет стиснуть ее руками, чтобы не дать осуществить еще одну смертоносную идею. - Рэй! - Ноа показалось, что он уловил какой-то звук, стон, полувздох, который сложно назвать утвердительным ответом, но обозначивший для него ее присутствие и в один миг мобилизовавший все его силы. - Слушай только мой голос, пожалуйста.
И он постарается соткать из него нечто прочное. То, что ее удержит.
Лутцгер не успел почувствовать, как кислотная волна ревности уже отхлынула, позволяя выйти на поверхность его решимости, непогрешимому чутью, улавливавшему каждую песчинку страха Рэйвен в эти мгновения, давая ему смелость обратиться к книге, дрожащей в его руках, будто перевернуть страницу в прошлое, когда он впервые применил эту терапию литературой не против своей вечной депрессии, которую в редкие минуты досуга на рабочем месте, когда ты не можешь быть ни директором, ни секретарем, ни управляющим, ни бухгалтером, ты не позволяешь себе при исполнении глушить алкоголем, а против чужих демонов. Он сделал это, потому что знал по своему опыту: книги приносят забвение, уводящее тебя в иной мир, где пугающие тебя образы на время меркнут, даже если находятся прямо в твоей собственной душе. Гробовщику иногда казалось, что Рэйвен необходимо и это, третье измерение, когда ей особенно сложно вернуться к нему, а не только его голос, хоть он и понимал, что в ее состоянии воспринимать смысл повествования было практически невозможно.
"Ты помнишь, как много раз я перечитывал тебе эту книгу, потому что у нас пока не было ничего другого? Ты помнишь, что она называется "Три товарища"? Поймала ли ты меня хоть раз на том, что я так и не перевалил за середину? Я боялся. Боялся до смерти читать тебе финал, словно не хотел последней фразой накликать беду. Боялся, что это придет... к нам. И сейчас боюсь. Потому что я хочу с тобой. Потому что больше всего я хочу сейчас тебе рассказать, почему именно эта книга. Почему я не выбрал что-нибудь повеселее и с хорошей концовкой. Хочу рассказать тебе, что она напоминает мне об отце. Хочу рассказать, как он цитировал ее наизусть и как отстаивал Ремарка перед дедом, еврейским антинацистом до корней волос. Хочу рассказать, что в эти минуты я чувствовал, что у меня есть семья. Я хочу рассказать тебе, как этой книгой пытался перекинуть мост между двумя периодами, где я счастлив. Читая ее тебе".
- "То была мрачная тайна жизни, которая будит в нас желания, но не может их удовлетворить. Любовь зарождается в человеке, но никогда не кончается в нем. И даже если есть все: и человек, и любовь, и счастье, и жизнь, - то по какому-то страшному закону этого всегда мало, и чем большим все это кажется, тем меньше оно на самом деле. Я украдкой глядел на Пат. Она шла в своем серебряном платье, юная и красивая, пламенная, как сама жизнь, я любил ее, и когда я говорил ей: "Приди", она приходила, ничто не разделяло нас, мы могли быть так близки друг другу, как это вообще возможно между людьми, - и вместе с тем порою все загадочно затенялось и становилось мучительным, я не мог вырвать ее из круга вещей, из круга бытия, который был вне нас и внутри нас и навязывал нам свои законы, свое дыхание и свою бренность, сомнительный блеск настоящего, непрерывно проваливающегося в небытие, зыбкую иллюзию чувства..." - начал он читать с середины абзаца, со случайного предложения, торопясь начать, тоном, становящимся с каждой фразой все более размеренным и спокойным, подкачивающим в нервно сжимающиеся легкие дополнительный кислород, не останавливаясь и заклиная Рэйвен дышать в том же ритме. - "Обладание само по себе уже утрата. Никогда ничего нельзя удержать, никогда! Никогда нельзя разомкнуть лязгающую цепь времени, никогда беспокойство не превращалось в покой, поиски - в тишину, никогда не прекращалось падение. Я не мог отделить ее даже от случайных вещей, от того, что было до нашего знакомства, от тысячи мыслей, воспоминаний, от всего, что формировало ее до моего появления, и даже от этих людей..."

 Отправлено: 11.11.11 17:35. Заголовок: Мертвец что-то говор..

Мертвец что-то говорит. О чем-то просит. Умоляет. Злится. Рэйвен знает это по взрывающемуся у нее в голове голосу, по исказившемуся от отчаяния лицу. Знает, но не может понять - что ему нужно от нее, почему она, почему именно сейчас, почему бы им хоть ненадолго не оставить ее в покое... Не может и не хочет понять. Для нее это слишком. Сейчас - слишком. Потому что она и так слишком глубоко в черной пустоте, заполонившей пространство безвременья... Слишком глубоко, чтобы вырваться. Слишком глубоко, чтобы вернуться. Слишком глубоко, чтобы выжить...
Рэй чувствует как там, "наверху", в мире живых, ее пальцы сводит от холода. Чувствует, как колкие льдинки пронзают кожу, как ладони начинают болеть, как холод ползет по рукам вверх, забирается под одежду, убивает изнутри. Чувствует, как ее безвольное тело начинает вздрагивать, пытаясь прогнать этот лед мертвых, как неудобно запрокинулась голова и затекает шея, как в ухо вжимается что-то твердое и царапает щеку. Но отсюда она не способна контролировать саму себя. Не способна даже заставить себя повернуться, чтоб было не больно, зажать ладони между коленей, чтобы пальцы перестали неметь, не способна сжаться в комочек, чтобы было не так холодно... Она ни на что не способна. Она просто - пустое тело и потерявшаяся в темноте душа.
Неужели это - все? Ее конец? Ее смерть? Вот так глупо умереть, просто оттого, что ее внезапно открывшийся дар не дал ей шанса справиться. Не дал ей шанса привыкнуть и научиться управлять им. Не дал ей шанса выжить после того, как она вчера вечером забыла телефон в чужом офисе, и невовремя вернулась за ним. Как будто сама реальность ее жизни надломилась в этот момент и теперь рушится, погребая ее под осколками. Рэй растерянно подумала, что хотя бы лежать так ей не придется долго... скоро приедет Джейкоб. Каково ему будет найти ее мертвой?.. А каково будет ей, когда она просто сменит статус, оставшись все в том же междумирье? Отстанут ли от нее покойники тогда?.. Рэйвен беспомощно крутилась на месте, не зная, куда двигаться, не зная, где находится она сама, и как поймать это ощущение связи с физическим телом, состояние которого становилось все хуже - она знала это, чувствовала, но ничего не могла сделать.
Она умирает. Она просто умирает. Посреди хаоса, посреди звучащих ниоткуда голосов и живой, двигающейся пустоты, частью которой она станет совсем скоро. Еще одной тенью. Как только тело перестанет дышать...
...Ритм. Четкий ритм и голос - знакомый, нужный, живой... Рэйвен не сразу поняла, что он идет извне, пробивается к ней через черноту, через мертвецов, и даже через ее страх и неуверенность. Голос, набирающий слова как бусины на нитку - четко, ровно, одно к одному; бесконечно длинная нить, тянущаяся из мира живых в мир мертвых. Бесконечно длинная нить, перекинутая... быть может, специально для нее, чтобы не позволить ей остаться среди покойников?! Сосредоточиться. Поймать ритм, услышать слова, вычленить именно этот звук из десятков других, и потянуться к нему мысленно, лететь прочь от того покойника, что вытащил сюда ее душу, но так и не достучался до разума, до того, чтобы Рэй его выслушала... Поймать ритм и держаться его, перебираясь в настоящее так, словно перебирая четки в пальцах. Слово - шаг, слово - ощущение, слово - жизнь... "Только не умолкай. Только не умолкай". И Рэйвен, уцепившая за этот ритм и увлекаемая им прочь из этого мира, отчего-то знала - так уже было. Был этот голос, нашептывающий ей между строк - она не одна, она справится, ей есть ради чего жить. Было это ощущение, что рядом кто-то, кто понимает, что происходит. Было это возвращение, когда она вываливается в настоящее, в светлый мир, полный жизни, делает глубокий и сиплый вдох, словно вынырнув после долгого заплыва, поворачивается на голос, и...
...и утыкается носом в жесткую диванную спинку, роняет телефон, из динамика которого доносится правильный ритм слов, нашаривает его дрожащими руками, снова торопливо подносит к уху и сжимается, пытаясь сохранить остатки тепла и удержаться в этой реальности. О чем она думала только что? Какая мысль давала ей ощущение покоя? И... что не так здесь, сейчас, что не так по сравнению с тем, чего она ждала и на что надеялась, когда летела из темноты на строки из книги?.. Рэйвен не помнит. Не знает. Не понимает. И вновь сосредотачивается на голосе, вытащившем ее из междумирья.
- Холодно, - коротко бросает она в трубку, запуская одну руку между подтянутыми к животу коленями, но другая, держащая телефон, все равно стынет так, что почти ничего не чувствует, и Рэй прижимает мобильный плечом, дышит на пальцы с посиневшими ногтями, но ее внутреннего тепла не хватает. - Почему так холодно?.. - стонет она, пытаясь сжимать в кулак и вновь разжимать заиндевевшую руку, чтобы хоть немного разогнать, кажется, превратившуюся в желе кровь. Ее бьет дрожь, и телефон вновь падает на диван, разъединяя ее разум с ровным ритмом слов и давая понять единственное, что сейчас действительно важно, пока Рэйвен негнущимися пальцами пытается взять мобильный и вновь приставить к уху. Жалобный стон вперемешку с дыханием прерывается отчаянным: - Не останавливайся, только не останавливайся.
Ей жизненно необходим этот голос, плавно и четко нанизывающий слова на нить звучания, потому что именно он сейчас заставляет ее сердце биться ровнее, именно он позволяет дышать глубже и реже, именно от него идет тепло. "Не останавливайся, не останавливайся," - беззвучно шепчут губы, ведь страх вернуться в безвременье - сильнее холода, сильнее не успевших задержаться в памяти воспоминаний, сильнее всего на свете...

 Отправлено: 15.11.11 23:30. Заголовок: Он перевернул страни..

Он перевернул страницу, и это дало ему время, чтобы торопливо произнести:
- ...Не думай о холоде. - Это все, что ему дозволено - пытаться уговорить ее не думать, вместо того, чтобы сжать ее холодные руки между их телами и обернуть одеяло вокруг них обоих, как Ноа сейчас заворачивает их в спокойствие, продолжая читать, повинуясь ее умоляющему стону, заставляющему его вспоминать нечто большее, чем то, что когда-то они занимались любовью. Три слова заставляли чувствовать практически физически, как сейчас, помни она его, будь он рядом, посиневшие пальцы Рэйвен почти впивались бы ему в кожу, вызывая мурашки, окутывая его дрожью в амплитуде ее страха, с каким щемящим ощущением в груди он целовал бы ее влажный лоб, в нечеткую линию, где начинаются ее густые волосы, в которые он обязательно запустит руку, ловя тот же холод, начинающий медленно таять по мере того, как ее лицу возвращается краска, но потом, потом, когда все закончится. Чувствовать, как тепло от трения касается его пальцев, растирающих ее тело неловкими, но твердыми движениями, от поясницы, по спине, до запястья, которое Лутцгер каждый раз удерживал в пальцах, не смея поймать себя самого на том, что щупает пульс. Три слова заставили его вообразить, как, окажись Рэй сейчас в его объятиях, ему хотелось бы окунуться в горячку от какой-нибудь незаразной болезни, чтобы впитать этот холод кипящей кровью и согреть ее в считанные минуты. Сгореть в считанные минуты. Три слова заставили его вспомнить, что здесь, в кабинете, ему слишком удобно держать книгу - хоть обеими руками, которые никого не обнимают.
- "Я прислонился к стене и уставился глазами в мостовую. Я не понимал, зачем я сделал все это, запутался в. чем-то, что разрывало меня на части, делало меня неразумным и несправедливым, швыряло из стороны в сторону и разбивало вдребезги все, что я с таким трудом привел в порядок. Я стоял у стены, чувствовал себя довольно беспомощно и не знал, что делать. Домой не хотелось - там мне было бы совсем плохо. Наконец я вспомнил, что у Альфонса еще открыто. Я направился к нему. Там я думал остаться до утра. Когда я вошел, Альфонс не сказал ничего..." - Против его воли, постепенно голос Лутцгера становился мягче, переходя с бесстрастного ритма на успокаивающий, нежный темп, с которым сейчас скользили бы по коже Рэйвен его пальцы, если бы могли ласкать что-нибудь иное, чем разогретый корпус телефона. Интимный тон, за который он будет краснеть, когда она придет в себя. Тон, который ее смутил бы, если бы Рэйвен сейчас могла адекватно его прочувствовать. - "...Он мельком взглянул на меня и продолжал читать газету. Я присел к столику и погрузился в полудрему. В кафе больше никого не было. Я думал о Пат. Все время только о Пат. Я думал о своем поведении, припоминал подробности. Все оборачивалось против меня. Я был виноват во всем. Просто сошел с ума. Я тупо глядел на столик. В висках стучала кровь. Меня охватила полная растерянность... Я чувствовал бешенство и ожесточение против себя самого. Я, я один разбил все. Вдруг раздался звон стекла. Я изо всей силы ударил по рюмке и разбил ее. "Тоже развлечение," - сказал Альфонс и встал. Он извлек осколок из моей руки..."
Проговаривание вслух давно знакомых строчек, пускай и связывающих для Лутцгера двух людей в его жизни, с чьей смертью ему так никогда и не удалось примириться, помогало и ему. Делая его нервы прочнее и целее, не давая сойти с ума от страха потерять, заставляющего умолять непонятно кого не дать ей уйти - наверно, себя самого, потому что ничто больше не могло удержать Рэйвен здесь. Не давая потерять над собой контроль и в отчаянии трясти ее, взывая к ней по имени, исступленно, безумно, распадаясь на части и рассредотачиваясь, вместо того, чтобы собрать все свое чувство в одно "Я здесь. Вернись"...
"Я здесь - слушаю каждый твой стон, хочу, чтобы ты поднесла динамик поближе, боюсь, что ты перестанешь меня слышать, скажи еще что-нибудь, пожалуйста - вернись".
...Не давая ему думать, что сегодня он не будет стоять на кухне у раскрытого окна и успокаивать себя никотином, зная, что она теперь безмятежно спит в соседней комнате. Не будет там размышлять, когда к ним пожалует следующий гость - завтра? через неделю? или она будет счастлива целый месяц? Сколько бы ни продлился их покой, у него будут силы его охранять, и Ноа будет наслаждаться каждым моментом этого, каждой ее улыбкой, каждой минутой трогательной тишины между ними, когда они одни, и все ясно без слов, каждым разговором, каждым ее прикосновением, жадно, как будто завтра одному из них умирать, моля Бога во имя нее и себя: дольше, дольше...
Не давая ему сейчас думать о том, что на этот раз он не придет после сигареты в спальню охранять ее сон, в котором Рэйвен отдыхает от голосов и внутренней борьбы с ними, и как бы счастливо она ни встретила следующее утро, его рядом не будет, ее планы на спокойную жизнь просто не включают его, как не включают этот дар. Она не поцелует его в знак благодарности. Он не почувствует ее рядом, даже если она вернется оттуда. Он не получит вознаграждения. Но Лутцгер читает, потому что знает: там ей невыносимо. Продолжает говорить, не понимая, что означает ее молчание - то, что она мирно заснула, или то, что он потерял ее навсегда.

 Отправлено: 27.11.11 12:14. Заголовок: Бешеный и неровный р..

Бешеный и неровный ритм сердца, прерывистое дыхание, сведенные от холода плечи... сколько это длилось? Сколько она пролежала так, почти без движения, в каком-то полузабытьи, прижимая к уху мобильный и подтягивая колени к животу, пытаясь дышать на пальцы то одной, то другой руки, и пряча нос за воротом кофты? Сколько раз она подгоняла голос в трубке коротким и очень тихим "Говори, говори" - не потому, что он прерывался, а потому, что сама боялась этого до безумия? Боялась остаться без единственного, что сейчас составляло ее существование, без ровного, спокойного, надежного ритма и голоса, который словно обнимал ее, обволакивал, закрывал и защищал от мертвецов и страхов, позволял установить подобие контроля над ее неожиданно возникшим даром медиума. Сколько?..
Рэйвен не знала, не думала, не пыталась оценить, но пропускала голос через себя, позволяя лечить ее, греть ее, спасать ее. Безопасный, правильный, верный... Уткнувшись лбом и коленями в жесткую спинку дивана, прижав телефон плечом и, для надежности, рукой, бездумно накручивая на палец прядь растрепавшихся волос, затем распуская и накручивая снова... Время шло, пугающая темнота молчала - или это Рэй сумела нащупать дверь, закрывающую ее разум от мертвых? Сумела благодаря Гробовщику, безошибочно нашедшему способ помочь ей, будучи за десятки километров от нее, будучи лишь голосом в телефонной трубке - всего лишь голосом, таким же, как и те, что мучили ее. Как он смог? Как у него получилось?.. Все размышления обрывались со знаком вопроса. Потому, что ответа не было. Потому, что у нее просто не было сил думать, оценивать, анализировать, пытаться найти объяснение... или хотя бы спросить у самого Лутцгера. Единственное, что Рэйвен сейчас хотелось по-настоящему - это заснуть под ровно читающий голос. Провалиться в сон... или, вернее, в полусон. Так, чтобы продолжать слушать спасительный ритм, чтобы ощущать навеваемое им спокойствие, чтобы он защищал ее так же, как и сейчас, наяву. И... может быть, еще прижаться лбом к плечу того, кто читает. Вдыхать теплый человеческий запах, обхватить замерзшими пальцами руку где-то ниже локтя, греясь и ничуть не чувствуя себя виноватой оттого, что беззастенчиво крадет чужое тепло. Или опустить ладонь еще ниже, переплести кисти рук с обладателем голоса и чувствовать, как мягкие подушечки пальцев едва заметно и ласково поглаживают тыльную сторону ее ладони. Придвинуться еще ближе, коснуться губами голого плеча - то ли незаметно целуя, то ли пытаясь согреть и губы тоже. Упереться коленями ему в бедро, а потом бесстыдно закинуть ногу на него, отвоевывая себе чужое тело - по сантиметру, осторожно переходя границы. Еще ближе, положить голову на плечо и дышать уже в шею, протиснуться между боком и рукой, заставляя обнимать себя, так и не расцепив пальцев рук, лишь перехватив удобнее. Глубоко вдохнуть, согреваясь, и, наконец, засыпать, задышав ровно и безмятежно, точно зная, что ее сон охраняем, что вход в потустороннее закрыт, что обнимающая ее рука не отпустит обратно в холод, что будет держать так же крепко и ласково, и что успокаивающий ритм слов прервется лишь на мгновение, чтобы она на грани сна и бодрствования смогла почувствовать легкий поцелуй...
Измученная переживаниями, похоронами, прошедшей ночью, неожиданно получив вожделенную передышку, Рэйвен почти спала, обхватив себя за плечи одной рукой, а другой все еще придерживая телефон, по которому сейчас обессиленно скользили ее пальцы. Ровное и глубокое дыхание чуть трогало динамик. И все, что она видела и ощущала сейчас - человек рядом, доверительное сплетение пальцев, поцелуй в линию волос на лбу, тепло согревающей ее руки, - все это тоже было сном, где она додумывала, представляла, воображала именно то, что могло ее по-настоящему успокоить, что рождал в ней голос, читавший в телефонную трубку... Просто сон, сон, который она осознавала и не хотела отпускать. Сон, в котором она придвигается еще теснее, прижимается к лежащему рядом с ней мужчине, и, проваливаясь глубже, негромко выдыхает имя:
- Ноа...
Выдыхает благодарно, тепло, с какой-то нежной безысходностью, которой никогда не было в ее жизни, которая и может быть только лишь сном - но таким, от которого не хочется просыпаться, на который хочется променять всю существующую реальность, променять только за запах кожи с едва заметной ноткой Marlboro Lights и за этот невесомый поцелуй...

...Рэйвен резко и внезапно широко распахивает глаза, когда звук поворачивающегося в замке ключа и открывающейся двери врывается в ее сон и рушит картинку, не успевшую остаться в памяти. Реальность обрушивается как лавина, забрасывая ее образами настоящего. Джейкоб... это Джейкоб приехал, привез ее машину, как она просила, и теперь идет к ней, узнать, как она. А она заснула на диване, пока мистер Лутцгер, неизвестно зачем позвонивший сегодня, читал ей вслух по телефону какую-то книгу... она даже не помнит, о чем. Не помнит, но одного факта этого длинного и малопонятного разговора ей хватает, чтобы быстро, не попрощавшись, нажать на сброс и выключить мобильный, а затем бросить потемневшую и умолкшую трубку в складку между диванными подушками - чтобы не найти ее еще какое-то время, чтобы Джейкоб случайно не заметил, что у нее не работает телефон, чтобы Лутцгер не вздумал перезвонить и узнать, что случилось, почему она прервала разговор... Она потом перезвонит сама и извинится. Может быть. А, может, и нет... Может, хватит с нее этого странного и ни к чему не ведущего общения, когда она, каждую секунду готовая бросить трубку, засыпает посреди дня на диване под его мерно читающий голос...
Рэйвен поднялась, хотя колени немного подкашивались, одернула кофту, тряхнула головой, выправляя за спину растрепавшиеся волосы, и поспешила в коридор.

 Отправлено: 06.12.11 09:38. Заголовок: Говори, говори. Гово..

"Говори, говори".
Говори, как будто никто ничего не забывал. Говори, как будто никто не умирал. Говори, как будто сейчас у тебя выдалось "окно" на работе, где ты не бальзамируешь усопших, не торгуешь надгробными памятниками и не предаешь земле тех, кто потом придет разговаривать к Рэйвен, а ты так и не узнаешь. Говори, будто она ждала твоего звонка, потому что ты обычно звонишь хотя бы раз в день при удобной возможности. Говори, как будто вечером она ждет твоего возвращения, каждый день превращая его для тебя в триумфальное, оправдывая все, что ты делаешь и еще будешь делать, давая тебе возможность сказать "Я знаю, к кому иду. Я знаю, для кого живу. Я знаю, что я нужен". Говори, как будто ты позвонил как раз в нужную минуту, чтобы помочь ей успокоиться и переключиться - она никогда не стала бы звонить сама, не желая отрывать тебя от дел. Говори так, как будто она тебя любит.
Говори, потому что от отсутствия всего этого не стираются и не меняются слова из книги, и Лутцгер готовится остановиться, когда сюжет свернет к полной безнадежности, чтобы никогда не найти дороги обратно, и перелистнуть десятки страниц в начало, подобно тому, как для них с Рэйвен перевернулся вспять целый переплет, словно трагического скоропостижного финала и не было.
Как будто никто не умирал. Говори, говори так, как будто вы еще вместе. Как будто она не должна, очнувшись от кошмаров и холода, смутиться тому, что невольно назвала его по имени. Как будто, слыша, из каких глубин души она достает это настоящее, не грубо обезличенное официозом имя, Лутцгер не замрет, чувствуя, как обе реальности - его воспоминания и этот телефонный разговор - сталкиваются, стискивая между своими массами его черепную коробку тяжелым, сбивающим жизненные ритмы пониманием: "Она не должна ТАК". Пониманием, которое ударяет по его грудной клетке, выгоняя оттуда лишь гулкое, отрывистое и спертое:
- Что?.. - "Что ты хочешь сейчас мне сказать?!" - Если бы бесконечность назад, в джунглях, когда у него не было в руках книги, а у нее - аргументов в пользу того, чтобы жить, Лутцгеру не отказал бы дар речи, с его уст сорвалось бы именно это, вместо вопросительного вздоха, вместо вопроса "за что?", вместо прямого безмолвного вопроса глаза в глаза, который в этот момент можно было облечь в слова, а не прятать в онемевшей глотке: "Неужели ты помнишь?"
Говори же, как будто ты не настолько взволнован, что ты не чувствуешь даже сладкой боли, когда вот-вот умрешь от счастья, потому что на твоих глазах происходит еще минуту назад невозможное.
Говори так, будто ты не думаешь, что она не должна произносить твое имя так, будто дотрагивается, будто она в вашей старой квартире, ждет твоего прихода, хочет оказаться сейчас возле твоего плеча, или как будто только что очнулась от какого-то оцепенения, сковывающего ее долгие годы, пока ты не появился и не позвал. Она не должна проявлять к нему эту нежность, словно хочет голосом пригладить его волосы, прикоснуться к его настроению, к его затаенному беспокойству, к его отчаянию, будто это считается чем-то неприличным, но он замирает и упоительно ждет продолжения, и это желание глушит, отгораживает и звук дверного звонка, и стук шагов персонала за стеной, и первый звук ее имени, разорванного пополам телефонными гудками и застрявшего у него на языке.
И ощущение, что этот голос любит его, теперь тоже разорвано надвое - на чувство неопределенности, медленно перетекающего в страх утраты и желание слушать ее, когда она хотела сказать что-то, проститься, взмолиться о помощи не к случайности, а уже к нему, осознание того, что секунду назад этот доверительный, благодарный тон, проникающий ему под кожу, любил его, а теперь находится вне зоны доступа.
Вне зоны знакомых адресов, напоминая о кошмарном сне, в котором Ноа не успевал ей помочь, потому что не мог найти, не мог добраться, не мог дотянуться, а просыпаясь и придвигаясь к спящей Рэйвен ближе, Лутцгер не раз говорил себе: "Она дождется, она вернется. Она меня любит". Когда он вспомнит, что Рэйвен пару дней назад забыла направить в бюро квитанцию из морга, и курьер ездил к ней, чтобы получить документ, когда вытрясет из парня адрес, когда несколько раз безуспешно перезвонит по дороге, когда доберется до нее, сможет ли Ноа сказать себе то же? Сможет ли он быть в этом уверен, если не застанет ее среди живых? Сможет ли он быть уверен, когда ее нежность оборвалась так же резко, на полуслове, как предложение в книге, которое он читал в этот момент?..
Книга рухнула страницами вниз на пол в кабинете, а Лутцгер поспешно закрыл дверь за собой, не потрудившись подобрать ее и, внутренне содрогаясь, прочесть место, которым она впечаталась в пол, оставив до обложки всего один тонкий лист:
"Потом наступило утро, а ее уже не было".

 Отправлено: 19.02.12 12:07. Заголовок: Следующий эпизод: По..